И снова Элспет прикусила язык. Да, Ренфрау прав.

– Хорошо. Я действительно угодила в переделку. Меня спас сам главнокомандующий.

– Я видел его несколько месяцев назад, – едва заметно улыбнулся Ренфрау.

Элспет не сумела скрыть волнение.

– С ним все в порядке.

– И?

– И он вот-вот превратится в острый шип, досаждающий Граальской Империи. Возможно, Кларенца – не последнее его достижение, раз Безупречный теперь может позволить себе усиливать войска.

– Что сделал бы папа?

– Скорее всего, завербовал бы побольше солдат и двинулся на Брот. Чтобы подавить все в зародыше.

– Но этого не будет.

– Нет. Лотарь слаб, а члены совета не одобряли политику Йоханнеса, когда тот был жив.

– А Катрин?

– Что она предпримет? Не знаю. Никто не знает. Даже сама Катрин.

– Ей трудно придется на имперском троне? Она ведь женщина.

– Не так уж и трудно, как все думают. В ее распоряжении браунскнехты.

– А вы?

– Отчасти да.

Из-под привычной маски на мгновение проступил жесткий Ренфрау. Элспет содрогнулась. Именно такой Феррис Ренфрау являлся в ночных кошмарах Ганзелевым врагам.

– Что такое?

– Вы здесь не на отдыхе.

– Хм…

– А вы как думали? Вы дочь императора. И оказались по эту сторону Джагских гор.

– Я не…

– Знаю. В Альтен-Вайнберге и Хоквассере тоже об этом не подумали, но вы теперь консул императора в Фиральдии. И это учитывая, что теперь перевалы непроходимы по полгода.

А обойти Джагские горы можно лишь через Арнгенд или Восточную Империю.

Нравится ей это или нет, но Элспет Идж придется повзрослеть. И вспомнить об ответственности.

– Вы справитесь, – ободрил ее Ренфрау. – Вы – дочь своего отца. И с вами Альгрес Дриер. Его не случайно к вам приставили. Его выбрал Йоханнес. Дриеру можно доверять.

Ренфрау встал с кресла, но тут вспомнил, что он все же в присутствии императорской наследницы.

– У вас какие-то неотложные дела? – спросила Элспет.

– У меня всегда неотложные дела. И я всегда запаздываю.

– Быть может, вам нужен собственный Альгрес Дриер?

– У меня есть несколько. Но вы правы, нужно больше. Со дня гибели вашего отца я словно однорукий жонглер, который пытается управиться с дюжиной шаров. Приходится на что-то закрывать глаза. И иногда я ошибаюсь.

Ренфрау исчез из Племенцы внезапно и незаметно, словно испарился. Словно его и не было. Элспет изо всех сил старалась перестать себя жалеть и сосредоточиться на укреплении имперских позиций в северной Фиральдии.

Но справлялась она хуже, чем надеялся Ренфрау. Советникам удавалось сводить на нет почти все ее усилия.

Элспет покорно принимала судьбу – ничего другого ей не оставалось. Но в ее холодных серых глазах то и дело мелькала затаенная тревога. Мрачная уверенность в том, что скоро болезни сведут ее любимого брата в могилу и тогда она станет второй после Катрин претенденткой на корону, больше не оставляла ее.

Сестре она писала постоянно – не упоминала ни о чем существенном, просто пыталась восстановить былую дружбу. Катрин отвечала редко. И очень непредсказуемо: то гневалась, бранилась, придиралась к мелочам, а то вдруг ею овладевала искренняя сестринская любовь. Элспет подозревала, что настроение Катрин меняется в зависимости от настроения приближенных. Империи, которая могла оказаться под ее владычеством, ничего хорошего это не сулило.

После каждого письма, не важно – мрачного или радостного, Элспет охватывал страх.

Во время одного религиозного праздника, когда она шла во главе торжественной процессии по Племенце, Альгрес Дриер выждал, когда никого не оказалось поблизости, и подошел ее предупредить:

– Пора внимательнее следить за тем, что вы говорите и кому.

– Что вы имеете в виду?

– До меня тоже доходят письма с той стороны Джагских гор. Принцесса, будьте осторожны.

Больше он ничего сказать не успел.

Элспет снедала тревога. Наверняка советники своими ядовитыми языками нашептывают Лотарю всяческие мерзости. Она беззащитна. Нужно молчать и ни в коем случае никого ненароком не оскорбить.

Теперь, после смерти Йоханнеса, не было принцессе радости даже в любезной сердцу Племенце.

7

Тормонд IV, Великий Недотепа, продержал в Каурене графа Реймона Гарита, сьора Брока Рольта, брата Свечку и их спутников всю зиму. А зима выдалась нелегкой. По всему Коннеку знать воевала друг с другом, в Каурен стекались оголодавшие крестьяне. Крепостные бежали от своих хозяев, пока тем было не до них, подавались в разбойники, наемные солдаты или же отправлялись в города, чтобы заработать на хлеб своим умом, и в итоге зачастую оказывались на плахе.

Граф Реймон места себе не находил, умолял герцога. Почти каждый день ему приходили письма с настоятельными просьбами срочно вернуться в Антье. Но Тормонд упорствовал, и единственное, что удалось графу, – это отправить своему двоюродному брату Бернардину Амбершелю грамоту, дозволяющую тому предпринимать все необходимое для поддержания порядка в Антье и защиты города.

Брат Свечка содрогнулся. Бернардин Амбершель был настоящим животным – тупым, злобным и чуждым малейшим проблескам совести.

– Ваша светлость! Вы же не можете… Только не Бернардин!

– Почему? Потому что он не верит в Бога? Или потому, что он кровожадный безумец?

– Да, именно поэтому.

– Но это же прекрасно.

– Что?

– Он расправится только с теми, кто ему не нравится.

– Ваша светлость, это не шутки.

– Его свирепствования причинят больше пользы, чем вреда. И по сравнению с ним я буду казаться великолепным правителем. Моему возвращению обрадуются даже враги.

Монах покачал головой, ужасаясь жестокости и цинизму графа.

– Бернардин не выйдет из подчинения. У него есть определенные достоинства, а еще он слушает, когда я понятно объясняю. Достанется только тем, кто сам напросился.

Брата Свечку его слова не убедили.

За день до отъезда из Каурена брат Свечка снова встретился в каменной комнате с сэром Эарделеем. На этот раз сантеринский рыцарь не скрывался.

– Теперь это уже не важно, – сказал он. – Все потеряно.

– Ничто не потеряно, пока мы не впали в отчаяние.

– Отчаяние, брат, уже свило себе тут гнездо. А с ним вместе и остальные братья и сестры.

– Тогда отправляйтесь домой.

– Я уже дома. Перед отъездом поделитесь со мной своими мыслями.

Тормонд оставался непреклонным: брату Свечке надлежало прицепиться к графу Реймону Гариту, подобно репью, – репью, символизировавшему совесть.

– Вы все слышали, сэр Эарделей. Герцог не желает ничего знать. Больше тут ничего не поделаешь.

Старый рыцарь что-то пробурчал себе под нос.

– А наш предатель?

– Что-что? – промямлил брат Свечка, оттягивая неизбежное.

– Лазутчик Безупречного. Кто он?

Совершенный оказался в весьма затруднительном положении – вот уже несколько месяцев боролся он сам с собой, словно бы и сам был Великим Недотепой.

Но предпринять что-либо в подобной ситуации означало бы потерять друга.

– Брат, существуют вещи поважнее судьбы нескольких человек, – напомнил сэр Эарделей.

– Да, но это голос рассудка. А выбор между людьми придется делать сердцем.

– Весь Коннек…

– Я знаю, сэр Эарделей. Травить герцога – все равно что травить весь Коннек.

Это была правда. Как и то, что и Коннек, и герцог уже вряд ли оправятся.

– Брис Лекро – вот наш злодей, – сказал рыцарь. – Решил переметнуться на сторону Брота. Ему обещали титул епископа Каурена, если он сумеет вертеть герцогом.

Брат Свечка молча согласился. От епископа Клейто они потом избавятся – он ведь столько лет уже порицает Безупречного.

Но Брис Лекро был другом. Они же вместе пережили кальзирский священный поход.

– Я не стану его убивать, – пообещал Данн. – Разве что он так и не вспомнит о собственной совести.