Горт говорил тихо, но его все равно услышали. Зеваки тут же потеряли интерес к происшествию и заторопились по каким-то срочным делам. Хотя никто из них даже не знал, о какой сумме идет речь.

– Удивительно, правда? – поразился Горт, потом кивком подозвал одноглазого трактирщика и что-то прошептал ему на ухо. – Пайп, пора в путь. Неприятности не ждут.

И они отправились прочь из Алицеи, тогда как куча народу отправилась тоже, но в противоположном направлении.

– Вот болваны, – пробормотал Хект. – Неведомое чудовище только что прикончило восьмерых, а то и десятерых, а у них в голове только деньги. Что ты там нашептал одноглазому?

– Велел позаботиться об Огьере, пока тот не встанет на ноги. Сказал, у Огьера есть деньги. А еще сказал, что в случае чего у «Рыцаря жезлов» будут серьезные неприятности.

– Понятно.

Пайпер понял даже больше, чем хотел того Горт.

Огьер и Оберо, видимо, все-таки приходились ему родней.

3

Принцесса Элспет, графиня фон Супфер, маркиза Руньянская, и прочая, и прочая, приехала в Альтен-Вайнберг, полагая, что император желает отпраздновать ее двадцатый день рождения. Трижды преклонив колена перед своим младшим братом Лотарем, владыкой Граальской Империи, она поняла, что вызвал он ее, скорее всего, совсем по другому поводу. В зале было полно стервятников и воронов, которые теперь окружали Лотаря. Катрин тоже явилась.

А вот Феррис Ренфрау не приехал. В его присутствии ей было бы спокойнее. Ренфрау можно было бы назвать совестью империи.

Преклонять колена Элспет совсем не хотелось, но сегодня ее брат выступал в своем официальном качестве. Возможно, ему и самому этого не хотелось. Рядом неотступно находился регент Омро ва Стил-Паттер, эрцгерцог Хиландельский, первый среди равных советников. Также между императором и менее титулованными гостями стояли хранитель императорского гардероба, хранитель средств, выделенных на личные императорские расходы, и адмирал Вондо фон Тайр (флот его, правда, существовал почти исключительно в его воображении). Эти стервятники наложили свои когти на имперскую власть только потому, что Лотарю до совершеннолетия оставалось еще пять лет.

Старшая сестра Элспет, Катрин, графиня фон Кретьен, графиня фон Гордон, наследная принцесса, тоже преклонила колена, не скрывая при этом своей досады и отвращения, которое она испытывала к эрцгерцогу Хиландельскому и его приспешникам. Лотарь был ее любимым младшим братом, милым сердцу Мусином. Она безудержно баловала его, выхаживала во время постоянных болезней. Элспет сестру не любила и была о ней невысокого мнения, но не могла отрицать, что Катрин беззаветно любит брата и потворствует ему во всем. Обе они, и Катрин и Элспет, ненавидели алчных стариков, которые теперь властвовали над мальчиком.

Катрин Идж, высокая стройная красавица с белокурыми локонами, одетая в простое темное платье, казалась холодной и отстраненной. От отца она переняла упрямство, но почти не унаследовала его обаяния, располагавшего к нему столь многих. Именно поэтому, да еще потому, что она была женщиной, а вокруг столько честолюбивых дворян жаждали власти, теперь Катрин оказалась в гораздо более уязвимом положении, чем ей бы хотелось. Но регент со своими стервятниками просто-напросто ослеп, если принимает Иджевых дочерей за слабовольных девиц.

Сейчас все дети Свирепого Малютки Ганса оказались в гораздо более уязвимом положении, чем им бы хотелось.

Йоханнес вынудил курфюрстов составить Акт о престолонаследии, который был утвержден и принят патриархом и коллегией, и теперь этот документ никто не мог оспорить с точки зрения закона. Но Йоханнес Черные Сапоги не рассчитывал так скоро погибнуть в битве. Он думал, что переживет своего больного сына и передаст трон Катрин и ее сыновьям. Император надеялся заключить могущественные союзы, выдав дочерей замуж.

Все переговоры, касавшиеся Акта о престолонаследии, прошли еще до гибели Йоханнеса под Аль-Хазеном, и сам акт был к тому времени уже подписан.

Элспет указали в нем на всякий случай. Йоханнес ведь все делал тщательно. Следующими после Элспет значились сыновья сестры Ганса, Аньес.

Право распоряжаться императорским престолом могло перейти к курфюрстам, лишь если бы какая-нибудь беда стряслась со всем семейством Иджей разом.

– Советники изволили предупредить нас, и мы согласны с ними – правление наше подвергается теперь серьезным испытаниям.

Элспет никогда раньше не слышала, чтобы Мусин пользовался этим королевским «мы», и поразилась. Принцесса еще не привыкла, что ее маленький брат вдруг сделался императором. Вглядываясь в его лицо, она подумала: не стал ли этот новый Лотарь игрушкой в руках регента и его приспешников. Именно этого она так боялась, ведь эрцгерцог Хиландельский со своим вороньем все неотступнее кружили вокруг императора, отрезали его от родных, да и от всего окружающего мира.

Лотарь хорошо понимал, что происходит. Но он был еще мал и потому почти не мог ничего сделать, чтобы это остановить. Ему приходилось быть сильным и даже стравливать советников между собой. Кое-что у него получалось.

– То, как мы все держим себя, недостойно императорской семьи. Дочери отца нашего не должны навлекать на себя злословие и бесчестье, разъезжая повсюду, словно простые воины.

Элспет с изумлением уставилась на Лотаря. Последние лет десять половина императорского двора негодовала и возмущалась, потому что Йоханнес не просто разрешал незамужним дочерям сопровождать себя в военных походах, но сам звал их с собой. Они рисковали наравне с ним, жили в обычных полевых лагерях и постоянно имели дело с грубой неотесанной солдатней.

Значит, советники решили положить всему этому конец.

Под гневным взглядом Элспет малолетний император поник. На лице Катрин он тоже не увидел сочувствия или понимания.

Катрин меньше, чем Элспет, нравилось вести возмутительно неправильный образ жизни. Младшая дочь Иджа во время кальзирского священного похода надевала доспехи, бралась за оружие и даже угодила в опасную переделку под стенами Аль-Хазена. Катрин же была упряма и больше дорожила своей независимостью и полагавшимися ей правами.

Лотарь обладал слабым телом, но дух его был силен, гневные взоры сестер не могли его запугать.

– Мы решили, что принцессы, наши сестры, должны удалиться в свои владения и ждать, покуда мы не подыщем для них выгодных женихов. Молчать, вы обе!

Элспет готова была взорваться от злости. Катрин она в ту минуту не видела, потому что гнев застилал глаза, но и сестрица наверняка в бешенстве.

Эрцгерцог едва не усмехался от радости в свою седеющую бороденку. Взгляд у него при этом был ледяной.

– Такова воля императора.

Значит, Лотаря донимали и мучили до тех пор, пока он не согласился.

Элспет вспомнила, что эрцгерцог Хиландельский сам рассчитывал когда-нибудь занять престол, пока Йоханнес не заставил всех принять Акт о престолонаследии.

Но тут малолетний император показал всем, что советники, вопреки их собственному мнению, не всегда могут вертеть им так, как им того хотелось бы.

– Катрин, мы даруем тебе императорские владения в Грюмбраге и права на Этеред и Арнмагил.

Советники до того опешили, что лишились дара речи. Кое-кто из менее высокопоставленных членов двора захихикал.

– А сестре нашей Элспет, – продолжал меж тем мальчик, – мы даруем Племенцу и прилегающие владения. Пусть завершит там свое образование.

Племенца была гораздо более скромным подарком, чем тот, что достался Катрин. Этеред и Арнмагил, которые теперь превратились в единую имперскую провинцию, всего сто лет назад считались отдельными самостоятельными королевствами. Но именно Племенцу больше всего любил Йоханнес. Он с радостью перенес бы туда столицу из Альтен-Вайнберга, если бы город этот не располагался так далеко от сердца Граальской Империи. В Племенце Ганс проводил много времени – исключительно ради собственного удовольствия, а не потому, что того требовали политика империи в Фиральдии или очередные трения с церковью или Безупречным V. В этом фиральдийском городе его дочери в основном и получили свое образование.